Не успел я переступить порог школы, как почувствовал что-то не ладно. Несколько знакомых ребят, увидев меня, начали о чем-то шептаться, да и те с кем я близко не общался, провожали меня долгими взглядами. До начала урока оставалось около десяти минут, а у нашего класса была контрольная по алгебре, от нее зависела оценка за четверть. По поводу контрольной я не очень волновался, так как готовился к ней усиленно, но то, что происходило в школе, меня насторожило, а уж то, что я услышал, когда вошел в класс, просто выбило меня из калии.
Мысленно я сидел уже на своем месте и потому вздрогнул и не сразу понял суть сказанного, а когда понял, то понял, что ничего не понял. «Грачев, в кабинет директора»- голос Марины Сергеевны звучал у меня в голове, пока я героическими усилиями воли переставлял свои ватные ноги по направлению к кабинету директора. «Кто там есть заходи» - услышал я голос директора из-за двери, в ответ на мой стук. «Можно Виктор Алексеевич»? «Николай Грачев – собственной персоной, ну заходи, побеседуем». Тон директора не предвещал ничего хорошего. Я сел на стул напротив окна, уставился в него и приготовился слушать. Но «Витор» (так мы за глаза называли директора), молчал. Наконец я не выдержал: «Виктор Алексеевич, у нас контрольная.
-Контрольная говоришь, переживаешь, значит, хорошо, значит, хочешь хорошую оценку по алгебре получить.
Я молчал и ждал, что будет дальше.
-А как у тебя Грачев по другим предметам?
-В основном четверки, Виктор Алексеевич.
-Молодец подтянулся, а ведь год назад, тройка двойку подгоняла, откуда такое рвение?
-Да, друг у меня хороший появился, даже два.
-А ты про Марианну, хорошая девочка, а кто второй? А впрочем, я не затем тебя вызвал.
«Так, сейчас все прояснится», подумал я. У нашего «Витора», была такая привычка, поговорит о том, о сем, а уж потом к главному переходит.
-По успеваемости ты Николай подтянулся тут ты, молодец и говорить не о чем, но как быть с поведением?
-А что с поведением, Виктор Алексеевич, я как могу, стараюсь, вести себя хорошо и вроде бы ни у кого жалоб на меня не было.
-Не было, не было, да появилась жалоба на тебя, Грачев и серьезная.
-А что я сделал то?
-Ты в воскресенье, ближе к вечеру на школьном дворе с ребятами в прятки играл?
-Играл.
-И ты был в красной футболке, синем трико, а на голове у тебя была желтая каскетка, так?
-Так.
-Ты зачем, окно в кабинете алгебры разбил, думал контрольную, отменят?
-Какое окно, Виктор Алексеевич, не бил я ни какого окна, мне, что делать нечего что ли? Я весь покраснел от возмущения. Мысли проносились в моей голове как кометы. Как такое может быть, ведь я не разбивал ни каких окон и в мыслях ни чего подобного не было, а тут на тебе. «Витор» посмотрел на меня поверх своих очков, вздохнул и печально произнес: «эх, Грачев, Грачев, я уж подумал ты и в правду исправился, а ты врешь все также как и раньше. Иди не собираюсь я тебя уговаривать признаться, но в школу завтра без родителей можешь не приходить». Приговор был суров и директор дал понять, что обжалованию он не подлежит. А у меня к тому же обидой язык придавило, слово сказать не могу. Обидно было очень, ведь я дал обещание, Иисусу, что не буду хулиганом, да к тому же я точно знал, что не разбивал ни каких окон. Но меня ведь никто не спросил ты и все, большой привет. И Марианна, как назло заболела и ее, нет в школе, не с кем поделится. Так рассуждая, уныло брел я по школьному коридору. Вдруг я остановился как вкопанный, ударил себя по лбу и побежал искать укромный уголок. Спустившись на первый этаж школы, я прошел по направлению к столовой, но, не дойдя шагов двадцать, оглянувшись, юркнул в мало приметный закуток. Там встав на колени, обратился в молитве к Иисусу. Из закутка, через пять минут вышел совершенно другой человек, не тот мальчик, который чуть не рыдал от безвыходной ситуации, нет, вышел уверенный, что та проблема, с которой столкнулся, решится самым наилучшим образом. Решил я вспомнить, как прошел тот вечер. Вспоминал, как весело нам с ребятами было играть в самые разные игры, особенно всем очень понравилось играть в прятки с переодеванием. СТОП! Переодевание. Ну, как я мог забыть. Мы побежали прятаться вместе, завернув за угол, он предложил: «Колька, давай переоденемся, что бы были обознатушки, на том и порешили».
До конца урока оставалось, около трех минут, я с нетерпением ждал его завершения. Как только раздался звонок, я ворвался в класс, пробежал, не обращая внимания ни на учительницу, ни на одноклассников, подбежал к Лехе Танову, схватил его за руку и потащил из класса. В начале Леха не очень сопротивлялся, но чем ближе мы подходили к кабинету директора, тем больше он бледнел, тем больше становились, его глаза и тем больше он сопротивлялся. Но знаете, ребята я хоть и верю в Иисуса, но в классе я, по-прежнему самый сильный. Когда мы ввалились к «Витору», у того чуть волосы на голове не зашевелились. Чуть заикаясь, директор проговорил: «Грачев, что все это значит, мало тебе окна, так ты еще драку затеял у моего кабинета»?
«Виктор Алексеевич» - с порога перешел я в наступление – «играли мы вчера на школьном дворе, был я в красной футболке и желтой каскетке, но не бил я ни каких окон. Вот он может это подтвердить» - сказал я, указывая пальцем на Танова.
«Так интересное кино, давай Танов рассказывай» - вздохнув, проговорил директор.
И Леха во всем признался. Когда он сидел в кустах и думал, как же ему мельком показаться ведущему, ну чтобы вышли обознатушки, да думать ему мешала ворона. Сидит зараза на дереве, каркает, с мысли сбивает. Очень она ему надоела, не выдержал Леха, запустил в ворону кирпичом, а попал прямо в окно.
Сидим мы втроем в кабинете, директор удивленный, Леха надутый, а я радостный.
Вот так ребята, Иисус, мне и в этот раз помог. Он всегда готов помочь, потому всех нас любит. У нас в школе уже все об этом знают, потому что Марианна и я Колька про Иисуса всем уши прожужжали.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Нарисованный на холсте гл.1.3. - Владими́р Божий Не всем великим была присуща скромная самооценка Сократа, который не всё понимал у Гераклита, но говорил, что понятое прекрасно, а непонятое, видимо, ещё лучше. Труженики пера предвзяты в оценке творчества коллег. Лев Толстой не признавал за Шекспиром значительного таланта. Мировую славу английского драматурга считал психической эпидемией, недоразумением
Поэзия : Поэт и еврейский язык - zaharur На вышеприведённой фотографии изображена одна из страниц записной книжки Александра Сергеевича Пушкина, взятая из книги «Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты». — 1935г.
В источнике есть фото и другой странички:
http://pushkin.niv.ru/pushkin/documents/yazyki-perevody/yazyki-perevody-006.htm
Изображения датированы самим Пушкиным 16 марта 1832 г.
В библиотеке Пушкина была книга по еврейскому языку: Hurwitz Hyman «The Elements of the Hebrew Language». London. 1829
Это проливает некоторый свет на то, откуда «солнце русской поэзии» стремилось, по крайней мере, по временам, почерпнуть живительную влагу для своего творчества :)
А как иначе? Выходит, и Пушкин не был бы в полной мере Пушкиным без обращения к этим истокам? Понятно также, что это никто никогда не собирался «собирать и публиковать». Ведь, во-первых, это корни творчества, а не его плоды, а, во-вторых, далеко не всем было бы приятно видеть в сердце русского поэта тяготение к чему-то еврейскому. Зачем наводить тень на ясное солнце? Уж лучше говорить о его арапских корнях. Это, по крайней мере, не стыдно и не помешает ему остаться подлинно русским светилом.
А, с другой стороны, как говорится, из песни слов не выкинешь, и всё тайное когда-либо соделывается явным… :) Конечно, это ещё ничего не доказывает, ведь скажет кто-нибудь: он и на французском писал, и что теперь? И всё же, любопытная деталь... Впрочем, абсолютно не важно, была ли в Пушкине еврейская кровь, или же нет. Гораздо важнее то, что в его записной книжке были такие страницы!
